Туда, где не летают пушкинисты!.. (4) | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

Иванов Юрий Валентинович Осень. 1984 г.

«ПОВЕСТИ БЕЛКИНА» В КОНТЕКСТЕ ПРЕДСТОЯЩЕЙ ЖЕНИТЬБЫ

Осенью 1830-го в Болдино – накануне женитьбы – мятущийся, снедаемый сомнениями Александр Сергеевич, отгородясь от всех и вся холерой, вкладывая в создаваемые им разные по жанру произведения и истину страстей, и правдоподобие чувствований, моделировал в них финал драмы «Судьба Пушкина». Ярким примером такого моделирования являются «Повести Белкина», в каждой из которых женитьба (или подготовка к ней) является поворотным моментом в судьбе героев. Кроме этого, мы видим, что Пушкин наделил Белкина отдельными чертами своего характера. Вот моменты, сближающие двух авторов. Иван Петрович, так же, как и Александр Сергеевич, не любит заниматься хозяйством; оба они имеют великую склонность к женскому полу; как Белкина, так и Пушкина нещадно обманывает староста. Исследователи пушкинского творчества считают, что Горюхино, где жил Белкин, и пушкинское Болдино – одно и то же село: в черновиках повести сохранились цифровые подсчеты для «Истории…», исходя из площади села в 240 десятин (при этом Пушкин основывался на данных Болдина). При всей этой схожести Пушкин для чего-то старательно подчеркивает факт смерти Белкина, вынося в заголовок определение «покойный». Разве не достаточно упоминания о его смерти в предисловии. Хочет ли поэт указать этим на то, что Белкин это не он, или намекает на то, что повести написаны им, Пушкиным, в Болдино почти уже мёртвым?..

Безусловно биографический момент цикла не должен пониматься прямолинейно. О том, как он должен пониматься, чрезвычайно убедительно пишет И. Л. Альми:

1. Биографические «применения» возникают у Пушкина тогда, когда какой-то пласт его жизни оказывается «закрытым»… Тайное в этом случае стремится стать явным, окрашивая создаваемые поэтом картины «чужой» жизни.

2. Зрелый Пушкин свободен от стремления «писать поэмы» «о себе самом». Но моменты его жизни могут войти в бытие лишь тех героев, которые родственны ему какими-то сторонами своей натуры.

3. Путь такого героя — не только в момент пересечения его с человеческой судьбой автора, но и в целом — может быть истолкован как своеобразный эксперимент. В той или иной художественной проекции проигрываются варианты, лично занимающие самого поэта, хотя оценка их заранее не предрешена.20

Попытаемся понять, каким образом смятение поэта отразилось в переживаниях героев «Мятели» и «Гробовщика».

МЯТЕЛЬ. Восприняв как аксиому изречение Декарта «Определив точно значения слов, вы избавите человечество от половины заблуждений», Александр Сергеевич огромное значение в своем творчестве придавал каждому слову, каждой букве, каждой запятой. В 1830-ом году в Болдино он пишет повесть «Мятель». Нет-нет, это не опечатка, именно – мятель. Дело здесь вот в чем. По Далю мятель, конечно же, вьюга, стало быть, она должна мясти, но мясти, опять же по Далю, означает – приводить в смущенье, мутить, смущать, тревожить, беспокоить, мястися же означает – приходить в смятение, тревожиться: страсти мятут душу. Вспомните, в каком душевном состоянии находятся герои повести, и вы поймете, что мятель у Пушкина это не просто вьюга, но в первую очередь – смятение, которое они испытывают. В том же Болдино 7 сентября – сразу же после приезда и до создания «Мятели» – поэт пишет одно из самых мрачных своих произведений – «Бесы». (Пушкинисты уточняют, что начато оно в 1829 году. Для данного уточнения у меня есть свое уточнение: стихотворение начато в год первого сватовства к Гончаровой.) Почему осенью пишется такое «зимнее» стихотворение? Да, видимо, потому, что не золотая осень, а мятель более точно передает состояние, в котором автор находился накануне женитьбы. Бесы же в данном контексте – ни что иное, как мысли, пророчащие то ли смерть домового, то ли замужество ведьмы, то ли то и другое вместе21.

Должен признаться, что все эти рассуждения о «Бесах» чуть не пошли насмарку, когда я вдруг выяснил, что при первой публикации Пушкин сопроводил их подзаголовком “шалость”. И тут на помощь опять пришел Владимир Иванович Даль, в словаре которого “шалость” наряду со значениями “шутка, баловство, проказа” имеет и такие значения, как “дурь, взбалмочность, одурение, ошалелость”. Вывод: в «Бесах» описаны чувства совершенно ошалевшего человека. Всё это подвигло меня к написанию следующего опуса:

БЕСЫ ПУШКИНА
Лес желтеть едва лишь начал,
Крупы лошадей блестят.
Вьюга злится, вьюга плачет…
Кони чуткие храпят…
Для кого-то бабье лето –
Шмель жужжит, скрипит весло, –
А поэту жёстким снегом
Все дороги занесло.

Хлещет по глазам и сердцу.
Мысли мрачные мятут,
Заглушая колокольчик,
Песни бесовы поют:
Тещи будущей скандалы
До побега довели…
Отчего не захотела
Прекратить их Натали?..

От меня тройным булатом
Грудь её защищена…
Нет, не верю… Я не верю
В то, что участь решена…
Отчего так по дурацки
Завершилось сватовство?..
Как в мучительную деву
Превратилось божество?..

А друзья?.. а пунш?.. а книги?..
А для творчества досуг?
Всё, что холил и лелеял
Взять да сунуть под каблук?..
Век в поэзии проживши,
Будто старый домовой,
Я смогу ль осилить выбор
Между Музой и женой?..

Отчего так по дурацки
Завершилось сватовство?..
Съехать из лачужки ветхой…
Это ли не мотовство?..
Променять глинтвейн и книги,
Лень и творческий озноб
На халат атласный, ссоры
И сюсюканий сироп?..
Много ль радости я видел?
Вдруг, женившись, потяну
Следом за собой в несчастье
Новый дом, детей, жену?..
Боже мой, как скачут мысли…
Кыш, дурные! Не шали!..
Может быть, я из упрямства
Добиваюсь Натали?..

В поэтическом хозяйстве –
В горнице и в кладовой –
Знаю всё, как в старом доме
Знает верный домовой…
Бесы, прочь!.. Не слышат бесы,
Диким воем сердце рвут…
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?

Сочинённое мною не противоречит следующему отрывку из книги Ч. Р. Метьюрина «Мельмот скиталец», высоко ценимой Пушкиным: «…Все это стучалось в его мозг тяжелыми, назойливыми ударами. Для того чтобы отогнать их, он старался приободриться, выпрямлялся на своем месте в почтовой карете, где он был единственным пассажиром, выглядывал в окно, смотрел на часы; ему казалось, что на какое-то мгновение он освобождается от всех этих неотвязных мыслей, но образовавшуюся вдруг пустоту нечем было заполнить, и тогда ему невольно приходилось снова приглашать их себе в спутники. Когда человек так настойчиво сам зазывает к себе врагов, то неудивительно, что они очень скоро одерживают над ним победу». Так же высоко ценил Пушкин и замечательного португальского поэта Луиса де Камоэнса22, в одном из сонетов которого также идёт речь о мыслях-бесах:

Воображенье! – средь пустых забот
Ужель тебе моих несчастий мало,
Ужель тому страданий не хватало,
Кто весь свой век дорогой бед идет?

Зачем измучен вымыслами тот,
Чей взор глядит так скорбно, так устало?
Ведь и мечтать о счастье не пристало
Тому, кто знал одних лишений гнет.

Хоть объясните, мысли, убегая,
Что гонит вас, какое колдовство
Вас путает, бесовщина какая?

Не отрекайтесь в гневе от того,
Кто сам себя готов убить в печали,
Когда и впрямь вы на него восстали.

И так же как лирический герой «Бесов», как лирический герой Камоэнса, как герой Метьюрина, охвачены смятением Марья Гавриловна, Владимир и Бурмин из «Мятели». Строчка 132 сонета Петрарки, процитированная Пушкиным в повести – «Если это не любовь, так что же?» – отправляет нас к самому сонету, передающему, конечно же, состояние этих персонажей, но в первую очередь передающему состояние Александра Сергеевича, в котором он пребывал в Болдино в момент написания повести.

Коль не любовь сей жар, какой недуг
Меня знобит? Коль он – любовь, то, что же
Любовь? Добро ль?.. Но эти муки, Боже!..
Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..

На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?
Коль им пленен, напрасны стоны. То же
Что в жизни смерть, – любовь. На боль похоже
Блаженство. «Страсть», «страданье» – тот же звук.

Призвал ли я, иль принял поневоле
Чужую власть? Блуждает разум мой.
Я – утлый челн в стихийном произволе.

И кормщика над праздной нет кормой.
Чего хочу – с самим собой в расколе, –
Не знаю. В зной – дрожу, горю – зимой.

Все перечисленные произведения прекрасно взаимодействуют со стихами, написанными после первого неудачного сватовства к Гончаровой:

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далекого Китая,
В кипящий ли Париж, туда ли наконец,
Где Тасса не поет уже ночной гребец,
Где древних городов под пеплом дремлют мощи,
Где кипарисные благоухают рощи,
Повсюду я готов. Поедем… но, друзья,
Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?
Забуду ль гордую, мучительную деву,
Или к ее ногам, ее младому гневу,
Как дань привычную, любовь я принесу?

Но полно, разорву оковы я любви…

ГРОБОВЩИК. В самом начале повести существует некий шифр. Нахожу его в следующем отрывке. «Последние пожитки гробовщика Адриана Прохорова были взвалены на похоронные дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на Никитскую, куда гробовщик переселялся всем своим домом. Заперев лавку, прибил он к воротам объявление о том, что дом продается и отдается внаймы, и пешком отправился на новоселье. Приближаясь к желтому домику, так давно соблазнявшему его воображение и, наконец, купленному за порядочную сумму, старый гробовщик чувствовал с удивлением, что сердце его не радовалось. Переступив же незнакомый порог и нашед в новом своем жилище суматоху, он вздохнул о ветхой лачужке, где в течение осьмнадцати лет все было заведено самым строгим порядком»… «Над воротами возвысилась вывеска, изображающая дородного Амура с опрокинутым факелом в руке…».

Только Пушкин мог так виртуозно уложить в довольно короткий сюжет фантасмагорию своего сопровождавшегося бесконечными скандалами сватовства. Расшифровка начала повести следующая. То, что Адриан Прохоров – это Пушкин, не вызывает сомнений: инициалы героя и автора совпадают (в черновиках совпадают полностью – А. С. П.). Прохоров, въехав в новый дом, попадает на серебряную свадьбу к соседу, а после свадьбы приглашает к себе в гости мертвецов, то есть, сам попадает в ряды мертвецов именно после свадьбы. Желтый Дом, купленный за порядочную сумму – а мы знаем, что Пушкина понуждали оплатить приданое невесты – так же символизирует женитьбу, требующую серьезных финансовых вложений. Жёлтый цвет приобретённого жилья – цвет сумасшедшего дома и покойников. О маршруте движения Прохорова можно сказать следующее. Во время сватовства Пушкин останавливался на Басманной в доме дяди Василия Львовича, а на Никитской жила Гончарова. Четвертая поездка Адрияна означает четвертое сватовство Пушкина: он сватался к С. Ф. Пушкиной, А. А. Олениной, а за год до данного сватовства уже один раз сватался к Н. Н. Гончаровой. Переезд из старой лачужки в новый дом – это давно соблазнявшее поэта супружество, которое в данный момент его вовсе не радует сердца: лошади тащатся, сам он плетётся пешком. Более того, грядущее событие отожествляется со смертью: Адриан отправляется на новоселье на похоронных дрогах. Само «новоселье», по утверждению Вольфа Шмида в творчестве Пушкина, есть метафора смерти23:

Не пугай нас, милый друг,
Гроба близким новосельем…
«Кривцову»

Относительно вывески на новом доме героя много чего можно порассказать. Так как перевернутый факел символизирует смерть, то факел, перевернутый Амуром, может означать Любовь, несущую смерть; так как огонь символизирует разум, то Амур, перевернувший факел, может символизировать Любовь, которая лишает разума; так как по Пушкину огонь есть символ творчества, нельзя упускать вариант, при котором на вывеске запечатлена Любовь, убивающая творческое вдохновение. Ни одно из трёх толкований не имеет ни малейшего отношения к гробовщику Адрияну Прохорову, как не имеет к нему никакого отношения амур на вывеске, но зато все три толкования и амур имеют прямое отношение к вступающему в брак поэту. О негативном отношении Пушкина к Амуру говорит эпитет «дородный». Несколько слов о ветхой лачужке, в которой у Пушкина-Прохорова «в течение осьмнадцати лет все было заведено самым строгим порядком». Не сомневаюсь, что пушкинская «лачужка» символизирует «поэзию». В подтверждение данного предположения небольшие расчеты. Повесть написана в 1830 году, стало быть, в лачужке поэт поселился в 1812-м, когда ему исполнилось 13 лет. Именно в этом возрасте Александр Сергеевич начал писать стихи. Об этой же лачужке пишет поэт и в «Новоселье», созданном в Болдино той же осенью. Но здесь уже «новоселье» сулит не смерть, а возможность творчества в новых условиях:

Благословляю новоселье,
Куда домашний свой кумир
Ты перенёс – а с ним веселье,
Свободный труд и сладкий мир.

Ты счастлив: ты свой домик малый,
Обычай мудрости храня,
От злых забот и лени вялой
Застраховал, как от огня.
24

Как видим, «новоселье», как метафора, у Александра Сергеевича амбивалентно: означает и смерть, и переселение в новую жизнь.

«Гробовщик» – серединная повесть, переломный момент цикла. В ней смерть героя в результате смены его жизненного уклада, в конце концов, оказывается только ночным кошмаром, и этому обстоятельству проснувшийся герой несказанно рад. Возможно, такой финал повести возник благодаря письму Натальи Николаевны, полученному Пушкиным перед самым окончанием работы над «Гробовщиком»: письмо, которое поэт назвал «прелестным», так его обрадовало, что он и сам от гнетущих его недобрых предчувствий пробудился и Адриана Прохорова пробудил25. Тревоги, судя по приведенному выше стихотворению, постепенно уступают место надежде на то, что вселение в новую жизнь и перенесение в неё своей «лачужки» возможно. Цикл скомпонован Александром Сергеевичем таким образом, что в последней повести – «Барышня-крестьянка» – герои после путаных взаимоотношений вступают-таки в счастливый брак: «Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку». В этой последней фразе надежда Пушкина на то, что семейное счастье не заказано и ему, слышна ещё более явно. То, что надежда объединить в одно целое Поэзию и семейные заботы не сбылась, становится понятно после второй публикации повестей в 1834 году, когда после финальной фразы о счастливой развязке Александр Сергеевич добавляет ещё одну: «Конец повестям Белкина». Дежурная для читателей, друзьям поэта она, скорее всего, давала представление о том, что произошло с ним за три года, и могла быть прочитана ими как «конец творчеству Пушкина». ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

20. И. Л. Альми. Об автобиографическом подтексте двух эпизодов в произведениях А. С. Пушкина. Пушкинские чтения: Сборник статей / Сост. С. Г. Исаков. Таллинн, 1990. С. 58–70 http://www.ruthenia.ru/document/527415.html

21. По сути, мятель в «Бесах», мятель в одноимённой повести, в «Евгении Онегине» («Евгений Онегин» V. XXIV. 8.) и в «Капитанской дочке» (в последних двух произведениях мятель дана через «я») – это одна мятель, и передаёт она сходное внутреннее состояние Маши, Гринёва и Татьяны: смятение. Кроме того, три этих героя видят страшные сны, генератором которых как раз и является охватившее их смятение. Мятель через «я» дана Пушкиным и в 5 главе «Дубровского», когда Владимир собственными руками сжигает родительский дом: «Искры полетели огненной мятёлью, избы загорелись». Не нужно объяснять в каком состоянии он в этот момент находится.

22. В. Н. Андреев. http://feb-web.ru/feb/pushkin/isj-abc/isj/isj-1611.htm

23. В. Шмид. Проза Пушкина в поэтическом прочтении. Санкт-Петербург, Издательство университета. 1996. «Повести Белкина».

24. Допускаю, что мои выводы, построенные только на сопоставлении текстов, ошибочны, и все же тешу себя надеждой, что для них есть хоть какое-то – пусть мизерное – основание. На мой взгляд, гораздо хуже, когда при исследовании пушкинских текстов, их не сопрягают ни с логикой развития ситуации, в которой автор пребывает при создании данного произведения, ни с психологическим состоянием автора, ни со всем корпусом написанных в этот период произведений, а во что бы то ни стало пытаются определить адресат, которому произведение посвящено, или дату создания. Подобная участь постигла, на мой взгляд, и «Новоселье»:
«Первый, кто указал, кого поздравлял Пушкин с новосельем, был П. А. Ефремов, который в своем первом издании собрания сочинений Пушкина, как он часто это делал, не приводя никаких доказательств, заявил, что «стихи относятся к Павлу Воиновичу Нащокину». Вслед за Ефремовым все редакторы и комментаторы по «традиции» повторяли это, как я теперь убедился, неверное, голословное утверждение Ефремова. Больше того, в словах (в 5-м стихе) стихотворения «домик малый» и даже в словах «домашний свой кумир» комментаторы видели указание на пресловутый игрушечный «Нащокинский домик». Все это, конечно, недоразумение. «Домашний свой кумир» – это просто аллегория в классическом стиле, синоним «пенатов» и больше ничего. «Домик малый» – это не игрушечный домик, а настоящий дом-особняк, в который переселился адресат.
Характеристика последнего в стихотворении никак не вяжется с П. В. Нащокиным. Это человек, занимающийся «свободным трудом», чуждый «лени вялой». Сказать о Нащокине, что он занимается каким-то «трудом», Пушкин, да и никто из знавших Павла Воиновича, конечно, не мог. Адресат стихотворения, несомненно, – человек, занимающийся дома, писатель, ученый.
Оборотистый, прекрасно устраивавший свои дела М. П. Погодин 29 апреля 1830 г. подробно рассказывал в письме к С. П. Шевыреву, как он приобрел дом.
«Поздравь меня на новоселье, любезный Степан Петрович, – писал Погодин. – Я купил дом и совсем уже в него перебрался и разобрался и пишу теперь к тебе с высокого Парнаса, с которого виды на несколько верст кругом. Приезжай: кабинет для тебя — чудо! Не знаю, как удастся мне эта спекуляция. Вот в чем дело. Дом на прекрасном месте (князя Тюфякина, где был пансион Перне), на стрелке четырех улиц (двух частей Мясницкой, переулка Златоустовского и
Лубянского), большой, каменный, с верными жильцами. Указал мне его мой приятель, Юрцовский, кондитер и любитель литературы. Я тотчас отнесся к князю, который живет в Париже, и он, не получая никакого дохода от дурного управления, согласился при посредстве Новосильцовых уступить мне его за 30 000 р., между тем как в дому несгораемого материала, камня, земли и железа, больше этой суммы. Я положил своих 14 000 р. и 17 000 занял (12 у Геништы и 5 у дядина знакомого), предполагая заложить дом в Комиссии строений и взять оттуда тысяч 15 без процентов на 15 лет для заплаты долга. Такие ссуды Комиссия делает по своему постановлению, на которое твердо надеясь, я и решился занять. Поправок немедленных дом требует немного, а по времени, сбирая с жильцов и из собственных доходов, можно все отделать. Пансионеров у меня теперь 12, кои платят по 1500, 1200 и 800 рубл. Теперь, при бо?льшем месте, и еще возьму. Отдавать в наймы буду бель-этаж и несколько комнат во флигелях. Устроивши все это, я успокоюсь: что? со мной ни сделалось бы, у семейства моего всегда будет насущный хлеб. Если б я и сию минуту умер, то зять и брат легко, по верному предначертанному плану, могут кончить начатое. В своем мезонине я теперь царь: ни один звук до меня не доходит, и я, окруженный книгами, имея перед глазами живые картины, занимаюсь всласть. Дай бог силы и здоровья!».
Во время своего пребывания в Москве с 12 марта по 14-16 июля 1830 г. Пушкин тесно общался с Погодиным, о чем свидетельствуют двенадцать записок поэта к последнему за эти месяцы.
Первая из них («Пушкин приходил поздравить Вас с новоселием») и позволяет, мне кажется, без колебаний считать стихотворение «Новоселье» адресованным Погодину.
Смущаться тем обстоятельством, что купленный Погодиным дом был большой, а Пушкин в стихотворении говорит о «домике малом», не приходится. По праву поэта Пушкин, конечно, мог назвать «домиком малым» мезонин, в котором поселился Погодин и в котором он, по его словам, как бы повторяющим слова Пушкина о «свободном труде и сладком мире», может «заниматься всласть». (Комментарий М. А. Цявловского к стихотворению А. С. Пушкина «Новоселье». 1939.
Думаю, стихи обращены Пушкиным к самому себе. В них – надежда на то, что совместное проживание Музы и Жены возможно. Кроме того, разве домашний кумир стихотворца не Поэзия, разве не она является для поэта источником веселья,
свободного труда и сладкого мира.

25. 9 сентября 1830 года поэт заканчивает работу над «Гробовщиком» и в этот же день пишет ответное письмо Гончаровой: «Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, – я у ваших ног, чтобы благодарить и просить вас о прощении за беспокойство, которое я вам причинил. Ваше письмо прелестно и вполне меня успокоило». (Пушкин – Гончаровой, 9 сент. 1830 г., из Болдина.) Мы знаем, что у Пушкина нет случайностей, и это дает нам право ставить оптимистический финал повести в зависимость от «прелестного» письма Натальи Николаевны.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>

ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ: